Россия и апокалипсис

                                        Т.АЛЬТИЦЕР
 

        Россия и Америка, как утверждает Хайдеггер во "Введении в метафизику", тождественны в метафизическом смысле, поскольку для них времени как истории больше не существует. Тем не менее, с начала русской революции Россия и Америка находились в состоянии настоящего метафизического конфликта. Так как Америка всегда считала себя матерью исторической революции, можно заключить, что в основе этого конфликта лежало различие в понимании истинной сущности революции. Хайдеггер, будучи консерватором по своим убеждениям, не увидел этого метафизического различия. Вообще для европейских мыслителей, исключая Гегеля, который в лекциях по философии истории предсказывал, что судьба истории заключена в России и Америке, судьба этих стран всегда была "иным" миром. История России и Америки обнаруживает их страстное желание обособиться от Европы, по крайней мере, к этому стремились все истинно американские и все истинно русские мыслители. Возможно, в этом русское и американское сознания особенно близки. Конфликт с Европой не обошел религиозных, теологических вопросов и наглядно проявился в атеизме, столь характерном для России и Америки новейшей эпохи. В России плохо представляют, насколько широко распространен атеизм в Америке. Для того, чтобы убедиться в этом, достаточно обратиться к величайшим произведениям американской поэзии и философии, влияние атеизма можно обнаружить в самом языке. (См. Mencken H.L. The American Language. N.Y., 1937).
 
        Американский атеизм представляет собой атеизм религиозный, более того, христианский атеизм. В этом убеждает поэзия Уоллеса Стивенса, нашего весьма почитаемого поэта, обращение которого в католицизм отнюдь не было изменой духу его поэзии. Американское творчество всецело религиозно и, возможно, в наибольшей степени религиозно в самых атеистических проявлениях. Великий американский эпический роман "Моби Дик" явное тому подтверждение. Белый кит Мелвилла – это эпический образ Бога, открывшийся Америке, безумная охота капитана Ахава за китом - это образ американской судьбы. Эта же судьба еще более полно обнаруживается в русской революции. Новейшая русская поэзия является апокалиптической в большей степени, чем американская, по своему общественному влиянию она превосходит все другие новейшие поэзии, и она сильнее связана с первоначальным христианским апокалиптизмом, чем какая-либо иная поэзия XX в. Возможно, именно в поэзии открыто проявилась христианская основа России новейшего времени. Эта христианская основа, может быть, имеет исключительно русский характер, связанный с апокалиптическим символом Москвы и России как третьего Рима; но этот же апокалиптический символ Нового Иерусалима присутствует в американском пуританизме и затем возрождается в идее «явной судьбы» (manifest destiny) империалистической Америки. В чем различие "явных судеб" Америки и России новейшего времени?

        Можно надеяться, что обе эти "явные судьбы" подошли к своему концу, который представлялся Гегелю судьбой истории, заключенной в России и Америке преимущественно перед всем миром. В Америке и России апокалиптизм представляет своего рода всеобщую навязчивую идею. Это патологическое состояние тесно связано с подлинным творчеством в этих странах, стремящихся к "новому миру'', который восторжествует с концом "старого эона" или "старого творения". Этот конец воплотился полностью в русской революции. Сейчас эта революция представляется завершенной, но, тем не менее, очевидно, что она является событием в абсолютном смысле. Английская и французская революции продолжались не так долго, как русская революция, но они составили переворот в мировой истории. Гегель считал Французскую революцию первым всеобщим историческим событием, положившим начало всеобщей свободе. (Таким же событием представлялась русская революция в России и за ее пределами.) "Экзистенциальный страх", возникший, когда эти представления оказались иллюзиями, впервые получил выражение в теологии Кьеркегора, возвестившей наступление конца христианского мира. Конец христианского мира породил христианское мышление Кьеркегора, русская революция так же способна дать развитие новому христианскому мышлению, основывающемуся на подлинно новом апокалипсисе и утверждающему этот апокалипсис.

        Восточное христианство для Запада — величайшая тайна. Мирча Элиаде утверждал, что религиозный мир восточного христианства никогда не был осмыслен историей религии. Тем не менее, достаточно ясно, что русское христианство имеет глубоко апокалиптический характер и в этом превосходит все основные течения христианства, за исключением, разумеется, раннего христианства. Русское христианство является преемником первоначального христианства, и эта преемственность явно обнаруживается в русском творчестве новейшего времени и прежде всего в русском символизме. Своим апокалиптизмом русский символизм отличается от символизма французского. Возможно, это явление исключительно русское, но это, несомненно, явление христианское, весьма вероятно, служащее ключом к раскрытию тайны русской истории XX в. Эта история начинается неудавшейся революцией 1905 г. и последовавшей затем внутриполитической борьбой в России, не менее яростной, чем гражданская война после революции 1917г. Идея апокалипсиса в этой борьбе проявилась сильнее, чем в гражданской войне в Америке. Этот апокалиптизм неотделим от нового нигилизма, более глубокого, чем позитивистский нигилизм XIX в. В определенной мере его вдохновителем был Ницше, но еще раньше этот нигилизм выразился в творчестве Достоевского и Чехова, вообще всех русских мыслителей новейшего времени. Связь апокалиптизма и нигилизма не случайна, апокалиптизм выступает; как крайний нигилизм, поскольку он полностью разрушает и преобразует весь неапокалиптический мир.

        В понимании русского апокалипсиса мы можем опереться на христианскую эпическую традицию Запада. В этой традиции, начиная с "Божественной Комедии" Данте и кончая "Поминками по Финнегану" Джойса, заключен скрытый, но неотъемлемый нигилизм, который по мере развития проявляется все более полно и всесторонне. Этот нигилизм проявляется в насилиях и вечном проклятии "Ада", но так же необходимо присутствует в "Чистилище" и "Рае", как их реалистическая основа. Реализм - чрезвычайно существенная черта христианской эпической поэмы. Полностью и окончательно этот нигилизм воплощается в Сатане «Потерянного Рая» Мильтона - прямой противоположности Мессии. Действительная и добровольная смерть Мессии, или сына Бога, - единственный источник искупления, и эта смерть неотделима от первоначального грехопадения и торжества Сатаны над падшим человечеством и падшим миром. Сатана Мильтона превращается в поэмах Блейка "Мильтон" и "Иерусалим" в Творца, уничтожающего себя в апокалипсисе. Это самоуничтожение есть образ смерти Бога в новейшую эпоху, и одновременно - явление Сатаны во всей его полноте. «Поминки по Финнегану» начинаются с картины падения Бога, который есть Сатана, и этот образ повторяется снова и снова в ходе поэмы и преобразуется в картину воскресения Анны Ливии Плюрабель в последней части романа. Постоянно повторяющееся падение Сатаны и его полное преображение происходит в мире, где господствует нигилизм.

        Каждая эпическая поэма - поэма апокалиптическая, и, по мере того, как традиция развивается, апокалипсис становится все более и более всеохватным. Его истоки лежат в напряженных мессианских ожиданиях трактата "О монархии" Данте и аналогичном апокалиптическом ожидании в "Комедии" ("Чистилище", XXXIII). Эта апокалиптическая вера, породившая мильтоновского Сатану, проявляется истинным, образом только в смерти сына Бога, превращающейся у Блейка в смерть Творца в новом всеохватном апокалиптическом видении. Апокалиптическое видение настолько полно воплощается в "Улиссе" и "Поминках по Финненгану" Джойса, что апокалиптический мифологический язык сливается с речью как таковой. Средоточие этой речи находится повсюду, и в этом заключается апокалиптический хаос, или сам апокалипсис. Христианские эпические поэмы составляют, как и эпические поэмы прошлого, крайне разрушительное религиозное движение. Так же, как Гомер разрушил религиозный мир древности, а Вергилий - мир классической, доэллинистической религии, Данте полностью уничтожил исторический авторитет и положение католической церкви, Мильтон разрушил мир святоотеческой и средневековой христианской религии, а Блейк и Джойс - вообще все проявления христианства. Это разрушение эпическое и одновременно нигилистическое, поскольку нигилизм существенен для эпического действия, он реализует тот новый мир, который заключает в себе каждая подлинная эпическая поэма.

        С этой точки зрения нигилизм в русском творчестве новейшего времени предстает как религиозный и даже как христианский нигилизм, возникающий с концом старого мира, в данном случае с концом вообще всех миров западного христианства, какие знала история. Существенное отличие христианской эпической поэмы от классической заключается в реализме, воплощающем действительность истории и христианского самосознания. С наступлением новейшей эпохи это самосознание обособляется и замыкается в себе. Гегелевское "несчастное сознание" есть сознание, теряющее всякую опору вне себя. Это сознание первым познает смерть Бога, прокладывающую путь апокалипсису, новейшего времени. Возможно, что в русском творчестве апокалипсис выразился более всесторонне, чем в каком-либо другом творчестве новейшей эпохи. Если это так, то русское творчество можно рассматривать как существенную предпосылку русской революции. Сейчас нам известно, что эта революция породила и даже сделала необходимым тоталитаризм новейшей эпохи, этот воплощенный нигилизм, обернувшийся для очень многих в России настоящим адом. Однако с апокалиптической точки зрения Рай и Ад неразделимы, как неразделимы вечная жизнь и вечная смерть. Иисус впервые провозгласил Царство Божие и всеобщее преображение, и он же первый из пророков раскрыл полностью образ Сатаны и ада и призвал  к всеобщему отрицанию этого мира.
Многие серьезные критические мыслители считают первым истинно нигилистическим мыслителем апостола Павла. Действительно, для него "старый эон" был нигилистическим миром, прямо противоположным распятому и воскресшему Христу. Благодать, по Павлу, неотделима от новой внутренней и внешней греховности, рождающей новое самосознание, ответственное перед абсолютным грехом как абсолютным нигилизмом. Только при действительном осознании этого нигилизма возможно подлинное познание конца мира. Только подлинно и полностью апокалиптическая вера апостола Павла может познать абсолютную и окончательную победу Христа. Первоначальная  апокалиптическая вера и практика раннего христианства были серьезно преобразованы в течение трех последующих поколений. По полноте и всесторонности это преобразование не имеет аналогов в истории христианства, и в последующем апокалиптизм мог существовать только в виде еретического идейного течения. Эта ересь неизбежно обращалась против всех официальных форм христианства. Существенно то, что все великие христианские революционеры : Данте, Блейк и Гегель были апокалиптическими мыслителями.

        "Петербург" А. Белого, возможно, единственный чисто апокалиптический роман и в этом смысле он является эпическим романом вроде "Улисса" и "Поминок по Финнегану"Джойса. В апокалиптических эпических романах Джойса Дублин играет роль ада, чистилища и рая одновременно. У Белого Петербург представлен только как ад, что, вероятно, неизбежно для романа о русском городе, воплощающем европейскую Россию, и, очевидно, единственном русском городе, в котором могла произойти подлинная революция. Важно отметить, что события романа происходят в 1905 году, поворотном для русской истории, поскольку события этого года привели к событиям года 1917-го. Хотя роман был напечатан впервые в 1916 г., а написан между 1911 и 1913 гг., он явно предвещает, если не несет в себе события русской революции. В "Петербурге" Белого возрождается нигилистическая традиция, идущая от Достоевского, все образы и события романа настолько проникнуты нигилизмом, что ни один из его персонажей не может считаться положительным. Этот роман вполне можно рассматривать как русский вариант дантовского "Ада". Однако в нем нет ни Данте, ни Вергилия, и даже сам рассказчик полностью замаскирован, почти невидим для читателя. Роль Петербурга в романе аналогична роли Дублина у Джойса, и события романа изображаются исключительно в реалистическом духе, но при этом они все пронизаны нигилизмом и каждое событие в своем осуществлении заключает и свое уничтожение, осуществляясь, уничтожается как реальное событие. В романе постоянно идет диалектическая борьба между реальностью и галлюцинацией, которая разрешается в многократном переходе в галлюцинацию и галлюцинации в реальность и составляет содержание романа, одновременно пророчески эпического и реалистического.
"Петербург" - это первый эпический роман XX в. При условии, что только христианский эпический роман может быть полностью реалистическим, "Петербург" можно назвать подлинно реалистическим эпическим романом. В отличие от всех западных христианских эпических произведений он предвещает действительную историческую революцию, изображенную в нем. По этому роману мы можем судить, насколько велика нигилистическая мощь русской революции. Этот нигилизм она разделяет со всеми европейскими революциями, но превосходит их по всеохватности и глубине революционного нигилизма. Русская революция, однако, произошла быстро и почти без борьбы, в наступивший затем период гражданской войны ее противники так и не смогли объединить свои усилия или выработать единую платформу. В отличие от Французской революции, русская революция практически не вызвала международной реакции, несмотря на то, что представляла смертельную угрозу всякой власти и авторитету, возможно, наиболее серьезную в западной истории со времени вторжения варваров в Римскую империю. Белый, как и многие русские писатели; поддержал революцию. Революционная поэма Блока "Двенадцать" завершается образом апокалиптического Иисуса. Этот образ поэт вначале отверг, но, как он сам написал в дневнике после окончания работы над поэмой: «Я только констатировал факт: если вглядеться в столбы метели на этом пути, то увидишь "Иисуса Христа"» (25 февраля 1918г.) (1).

        Всесторонний исторический и теологический анализ этой поэмы со-держится в замечательной книге Сергея Хакеля «Поэт и революция: Поэма "Двенадцать" Александра Блока» .(2) Хакель, как и многие исследователи, под-черкивает апокалиптическую основу русского символизма. Блок вместе с Бе-лым и Ивановым считал, что конец истории близок, и в одной поэме, написанной в июне 1900 г., утверждал, что он увидит вселенную, разрушающуюся на его глазах, и будет свидетелем конца мира. Русские поэты-символисты знали, прежде всего благодаря Дмитрию Мережковскому, что подлинная сущность христианства заключается в идее апокалиптического конца, воплощенной в апокалиптическом Христе, не Христе-Пантократоре, но в кенотическом и самоопустошающемся Христе. Христос "Двенадцати" - это апокалиптический Христос, являющийся неотъемлемой частью поэмы, а не фальшивым, не имеющим значения придатком, поскольку здесь русский Христос отождествляется с Христом революции. Хакель утверждает, что в образе Христа у Блока представлены старая Русь, народ, старообрядцы, силы русской революции, Вечная Женственность и Иисус второго пришествия. Наиболее убедителен его анализ написания в поэме имени Иисуса: в современном русском языке это имя пишется Иисус, с двумя "и", а у Блока написано "Исус", и Хакель считает, что такое написание через одно "и" свидетельствует о связи Исуса Блока со старообрядцами, для которых написание имени Иисуса с одним "и" священно. Старообрядцы ревностно сохраняли это первоначальное русское написание, для них оно было, наряду с двуперстным крестным знамением, символом Святой Руси и их движения, ставящего своей целью сохранить верность заветам прошлого. Хакель показывает, что Блок, как и Белый, интересовался в Новом Завете прежде всего книгой Откровения. Библия, которую читал Блок, содержит множество помет, сделанных его рукой, которые свидетельствуют о большом интересе поэта к сочинениям Иоанна и главным образом к Апокалипсису. В поэме "Двенадцать" Апокалипсис воплотился не только в образе разрушения старого мира, но и насильственного уничтожения самой истории. Нигилистическое уничтожение истории именно в силу своего нигилизма является полной победой апокалиптического Христа.

        Несмотря на то, что в Советском Союзе антихристианский атеизм достиг небывалых масштабов и любые формы проявления религии уничтожались, выдающиеся русские поэты - Иванов, Белый, Блок - были глубоко религиозными, христианскими поэтами. Русский символизм - это теургическая поэзия, поэзия мистического перерождения. Философским источником, вдохновившим ее, была теософия Вл. Соловьева. Поэты-символисты были твердо убеждены, что за буквальным смыслом их символов скрывается святая божественная реальность. Самый плодотворный период в творчестве русских символистов приходится на 1901—1905 гг., когда они восприняли русскую теософию. Хотя Блок возражал против превращения искусства в религию и отстаивал позицию ницшеанской любви к року, его восприятие судьбы было трагическим. Судьба, воплощенная в его творчестве, была судьбой самой России . (3) Христос Блока и Достоевского - это Христос, сошедший в ад. В этом особенность русского Христа, и в этом же его реализм, лежащий в основе русского творчества. Блок в 1904 г. написал Иванову, что он не знает и никогда не знал Христа, но совершенно ясно, что здесь имеется в виду Христос во славе, Христос "за решеткой моей тюрьмы" .(4) Расхождение между Блоком и Белым по богословским вопросам объясняется тем, что Блок иначе понимал теософские взгляды Белого. Автор поэм "Двенадцать" и "Скифы", безусловно, поэт трагический и реалистический, в этом он совпадает с Белым, автором "Петербурга", и поэтами более поздними. Россия пережила более страшную и тяжелую трагедию, чем какая-либо из наций в новейшую эпоху, и эта трагедия выразилась в русском творчестве с такой полнотой, какой прежде не знала история.

        Возможно, поэтому русское творчество имело такое глубокое влияние на русский народ. Западное христианство очень быстро потеряло свой авторитет, внешний, по крайней мере; наверное, именно потому, что его общественные формы недолго сохраняли трагическую и реалистическую основу, присущие наиболее значительным выражениям христианства. В России и на Западе немощное христианство породило глубокий атеизм. Подлинны атеизм появляется в истории только с XVIII века, когда власть церкви была значительно подорвана; и она не могла больше действовать от имени истории или прогресса и превратилась в явно реакционную силу. Этот процесс завершился в России в эпоху революционных преобразований Петра Великого, а на Западе - во время Французской революции, которая окончательно упразднила власть церкви и породила новый и всеохватный нигилизм. Только Ницше полностью осознал, что истинный атеизм есть истинный нигилизм. Ницше имел большое влияние в России, и это влияние особенно сильно сказалось на истинно русской  литературе, подобно тому, как крайний атеизм выразился именно в творчестве истинно американских писателей. Но Америка не испытала такой трагической судьбы, если не считать особую судьбу американского Юга, и мы можем утверждать, что Америка не знала и реалистической судьбы, судьбы, осуществляющейся в глубинах исторической  действительности.

        Ницшевская любовь к року есть новейший образ августиновского предопределения .(5) Хотя мышление Августина в целом чуждо восточному христианству; оно, по крайней мере, не совсем чуждо России. В идее предопределения за-падное христианство познало историю как теодицею, каждое событие представлялось следствием воли Бога, включая даже крайнее зло, по справедливости предопределенное к пребыванию в аду. Августин говорил только о "допущении зла" Богом.(6)  Это допущение осуществляется в предопределении, которое Августин понимал как единое вечное деяние Бога, и поэтому оно неотделимо от творения, так же, как предопределение к искуплению неотделимо от предопределения к вечному проклятию, и только через предопределение мы постигаем теодицею и понимаем происходящее как воплощение воли Бога..

        Августин призывает не только принять, но истинно желать волю Бога, в чем заключается единственный источник свободы. Как обреченные на вечную смерть полностью ответственны за свой вечный приговор, поскольку даже всеобщие узы греха заключают в себе ответственность, которую мы постигаем в знании греха, так святые знают свободу, которая есть свобода желания воли Бога. Ницшевское "Да" означает всеобщее и искупительное принятие действительности, преобразующее "так было" в "так я пожелал". (7) Вечное Возвращение есть абсолютное желание всего происходящего, только это желание есть истинная жизнь или Воля к Власти. Августин и Ницше отвергают бегство от воли, поскольку греховная воля есть "ограничение бытия", которое само по себе есть ничто, бессилие мстительности (ressentiment) заключается в отсутствии воли, так как только действительное желание действительности есть истинное действие воли. Эта воля должна желать каждое происходящее событие, и только в этом желании открывается истинная теодицея и истинное Вечное Возвращение. В свою очередь только предопределение и Вечное Возвращение заключают в себе абсолютное оправдание и даже освящение самого существования.
Бунт Ивана Карамазова — это бунт против теодицеи, против христианского Бога и именно христианского Бога, желающего всего, что происходит, даже самое ужасное зло, поскольку ничто не происходит помимо абсолютной власти христианского Бога. У Ницше эта власть представлена как Воля к Власти, только такой воле доступно подлинное принятие действительности, подлинное "Да":

        Утверждали ли вы когда-нибудь радость?
        О друзья мои, тогда утверждали вы также
        и всякую скорбь. Все сцеплено, все спутано,
        все влюблено одно в другое, -
         - хотели ли вы когда-либо дважды пережить
        мгновение, говорили ли вы когда-нибудь:
        "Ты нравишься мне, счастье! миг! мгновение!"?
        Так хотели вы, чтобы все вернулось!
        - все сызнова, все вечно, все сцеплено,
        - все спутано, все влюблено одно в другое,
        - о, так любили вы мир,-
        - вы, вечные, любите его вечно и во все
        - времена: и говорите также к скорби
        - пройди, но вернись назад! Ибо радость рвется в вечный день! (8)

        Такое всеохватное желание даже Августин не мог принять, поскольку оно предполагает с неизбежностью желание кромешного ужаса, который, тем не менее, оправдывается тем, что он произошел, ибо все, что ни происходит, происходит по Воле к Власти или воле Бога. Ницше верил, что только настоящий сильный человек может желать Вечного Возвращения, и хотя он отвергал христианство как патологическую религию слабых, только христианство утверждает во всей полноте провиденциального Бога, или Бога, желающего каждое происходящее событие.

        Для Ницше утверждение Вечного Возвращения - это высший и ужасающий вызов человека, который осмелился пожелать и всерьез пожелать, чтобы все вещи в мире были вечно; такими, какие они есть. В противоположность древнему представлению о вечном возвращении, которое разру-шает каждое событие действительности, ницшевское Вечное Возвращение есть абсолютное принятие данного, того данного, которое действительно реально только при условии, что оно полностью и всесторонне связано со всем происходящим. Истинное утверждение, или "Да" абсолютным образом желает каждое происходящее событие. Бегство или уклонение от любого события является следствием затаенной мстительности так же, как христианский уход от действительности истории является следствием отказа принять волю Бога. Историческая в абсолютном смысле трагедия — захват готами Рима — вызвал появление первой теологии истории, "О граде Божием" Августина. Августин утверждает, что мы должны признать только за истинным Богом власть устанавливать царства и империи, тем истинным Богом, который никогда не оставлял человечество без попечения и который является единственным источником власти всякой империи и всякого правителя.(9)  Провидение Бога есть глубокая тайна, и она должна утверждаться в вере. Даже если замыслы Бога непостижимы, это не значит; что они несправедливы, Бог знает заранее все, что происходит в истории и что составляет его провиденциальный замысел, и Бог самое зло обращает в добро, поскольку зло допускается затем, чтобы показать, как благодать и знание Творца могут преобразовать зло в добро.(10)

        Эта идея выражена в представлении о первородном грехе как felix culpa, который неотделим от искупления Христом. Новый Иерусалим полностью отменяет первоначальный рай и становится возможным только после утраты этого рая: наше воскрешение будет духовным, несмотря на то, что оно телесно, ибо воскреснем в прежней нашей плоти. (11)  Даже если наше тело смертно вследствие первоначального греха, именно это тело будет воскрешено во славе. Воскрешенное тело представляет собой полное преобразование греха и смерти, полное преображение зла вообще.

        Хотя Августин не высказал это именно таким образом, такой вывод неизбежно следует из его идей; из христианского утверждения полного и всеобщего провидения Бога. На этом основании даже самое ужасное зло должно быть принятой признано не только как необходимое орудие прови-дения; но и как необходимое проявление искупления. Первым христиан-ским мыслителем, который полностью осознал эту глубоко христианскую идею, был Достоевский. Эта идея открылась ему благодаря пониманию русского Христа как Христа, сошедшего в глубины ада. Очевидно, что никто из западных христиан не знал этого Христа, или по крайней мере такой Христос не выражен отчетливо в творениях западного христианства. Даже если учесть, что этот Христос присутствует в блейковском конечном событии совпадения противоположностей Христа и Сатаны, блейковский Христос никогда собой исключительно Ультро, или ад. Образ Вергилия у Данте несет на себе  слабый отпечаток идеи сошествия Христа в ад, но дантовский Христос настолько потусторонен, что даже преображенный благодатью Данте не может его увидеть в высочайшем из небес рая. Мильтон полностью и до конца по-стиг страдания и смерть Христа, однако он не знает или не усмат-ривает Христа , сходящего в ад, или Христа, который действи-тельно присутствует в угнетенном и падшем теле универсального человече-ства. Джойсовское В.О.В. или "Вот они все" изображает универсальноё человечество, но этот образ содержит Христа полностью анонимного и неименуемого, такой же неименуемый Христос присутствует в истинно новейшей западной поэзии. Единственная новейшая поэзия, которая действительно про-изнесла имя Христа - это русская поэзия, и из всех мыслителей новейшего времени только русские мыслители действительно познали Христа. Возможно, Достоевский говорил от лица всех русских мыслителей, когда утверждал, что западное христианство не знало Христа, так как христианство Запада действительно не знало русского Христа, не знало Христа, который находится в самом средоточии зла.

        Благодаря Ницше Запад узнал, что средоточие действительности совпадает со средоточием зла. В основании же новейшей западной философии, лежит мышление Гегеля, которое знает чистую и абсолютную отрицательность, ту всеобщую отрицательность» которая является всеобщностью са-мой действительности. Эта действительность не просто воплощена в истории, она образует само тело или мир истории, и только при осуществлении этой чистой отрицательной действительности: становится возможным постижение истории как теодицеи. Наверное, только Августина и Гегеля можно назвать создателями действительной теодицеи. Эта теодицея открывается в идее чистой отрицательности, которую и Августин, и Гегель познали как центр самосознания вообще или центр падшего и действительного самосознания. Только абсолютный разрыв этого самосознания приводит к обращению, по Августину, или к чистому и всеобщему диалектическому мышлению, по Геге-лю, и тогда искупительная благодать предстанет осуществляющейся через грех, и только через грех, а Божество существующим через абсолютное само-опустошение или самоотрицание. Этот и только этот кенозис, осуществляю-щийся во всеобщности истории, создает теодицею, теодицею, которая действительна только в распятии на кресте или в смерти Бога и которая проявляется только во Христе, сошедшем в ад. Следует подчеркнуть, что и Гегель, и Ницше оказали огромное влияние на российское мышление новейшей эпохи. На Западе только после окончания Второй мировой войны, когда западное мышление повернулось к нигилизму, Гегель и Ницше достигли такого же влияния, как в России, где нигилизм пустил корни гораздо раньше, о чем свидетельствует публикация в 1871-1872 гг. "Бесов" Достоевского.
Подобно тому, как советское правительство вело борьбу против истинной русской поэзии, русская православная церковь противостояла творчеству русских писателей новейшей эпохи, отказываясь признать даже такого страстно верующего православного, как Достоевский. Самые либеральные церковники, несмотря на многочисленные попытки, не смогли вступить в диалог с русскими символистами. Русская церковь была такой же реакционной, как и все церкви в истории, и она находилась в более тесном союзе с кесарем, чем какая-либо другая церковь. Истинно православные мыслители почти все без исключения не имели возможности войти в число священников или иерархов. Примечательно, что эта церковь признавала христианское творчество только в самых древних его формах, лишь иконопись и церковная архитектура представляют подлинное искусство русской церкви. Советское государство действовало подобным же образом: оно вскоре изгнало настоящих мыслителей из своей иерархии и, начиная с 1929 г., было совершенно нетерпимо ко всякому подлинному искусству, выхолостило настоящую философию, таким образом подавило всю независимую мысль и культуру, обрекая себя на саморазрушение. Русская церковь в новейшую эпоху и советское государство были в равной мере самоубийственны, хотя они были движимы крайним фанатизмом, трудно не увидеть, что каждое из них было отражением другого. Сейчас многие утверждают, что христианская и коммунистическая идеологии были не более, чем идеологии в марксистском смысле, скрывающими слишком человеческую волю к власти, они, тем не менее, были ортодоксальными идеологиями, отвергающими даже малей-шие отклонения от догмы. В комиссаре возродился инквизитор, а в советском государстве как священном сообществе возродилась русская церковь. Истинно русское богочеловечество обернулось истинно русским человекобожием, не имеющим аналогов в западной истории. Западу неизвестно тождество священной и мирской историй, как неизвестна и церковь, тождественная государству.

        В дантовском "Рае" предвещается возникновение новой мессианской христианской империи, возрождающей Римскую империю. В трактате Данте "О монархии" идея "универсального сообщества человечества" (universalis civilitas humani generis) или просто "человеческое сообщество" (humana civilitas) впервые на Западе выразила идеал универсального исторического мироустройства. Однако ни одно государство так настойчиво и мощно не пыталось создать универсальное сообщество человечества, как .это делало советское государство. Единственным аналогом русского мессианства может считаться только ранний ислам. Ислам создал новое универсальное сознание, которое отвергало все старые и новые границы между людьми и впервые в истории осуществило сообщество верующих, предназначенное объединить весь мир; таким образом, это сообщество преодолевало все различия между священным и мирским. Советская Россия в этом отношении как бы следует за исламом, не случайно, что западное христианство относилось к ней как самой серьезной опасности со времен возникновения ислама. Если допустить, что фашизм пришел к власти только в результате последствий победы русской революции, фашизм можно считать подлинной политической реакцией Запада на эту революцию. Подлинно западная патология, проявившаяся в этом случае, неотделима от подлинно русской патологии. Появление в России нового типа тоталитаризма - это событие, имеющее мировое историческое значение, последствия которого сейчас возможно, только скрыты, но не искоренены. Вполне вероятно; что русская революция еще не исчерпала себя полностью как мировое историческое событие, равное по значению французской революции. Если французская революция положила конец; миру прошедшей эпохи, то русская революция может оказаться главным и исходным событием, ведущим историю к концу или, по крайней мере; оканчивающим всякое действительное продвижение истории вперед.

        В таком случае русская революция будет не только абсолютным историческим событием, но и абсолютным апокалиптическим событием, если не пришествием апокалипсиса как такового. Многие американцы наивно полагают, что Америка выиграла холодную войну и что сейчас русская революция полностью и окончательно повержена. Однако истина заключается в том, что последствия подлинно исторических событий не могут быть уничтожены, хо-тя их проявления могут быть скрыты или незаметны, они, тем не менее, ре-альны и, возможно, наиболее действенны именно тогда, когда они скрыты от нас. Нигилизм — одно из непосредственных последствий русской революции, этот глубоко исторический нигилизм выразился в культуре и политике, в обществе и религии; и он вполне в состоянии привести к концу западную историю вообще. В подлинно новейшей русской литературе нигилизм присутст-вует совершенно явно и открыто, он также обнаруживается и в европейской и американской литературах,  хотя там он обыкновенно более замаскирован. Один из приемов маскировки - неапокалиптический  язык джойсовских эпических романов; который представляет со6ой извращенный; перевернутый апока-липтический язык, другой прием - чистая или поэтическая проза Кафки и Беккета; проза, заключающая в себе подлинно апокалиптический суд, изо-браженный в чисто прозаическом или реалистическом стиле. Русские писате-ли менее нигилистичны, чем Беккет, Кафка и Джойс или такие чисто ниглистиче-ские авторы, как Малларме, Пруст, Рильке, Стивенс, но в отличие от новейших западных писателей русские писатели обыкновенно глубоко и открыто религи-озные люди, даже христиане, и они находятся в центре внимания всего русско-го мира, на что не может претендовать ни один новейший писатель на За-паде. Обращение к апокалиптическим образам, возможно, является одной из причин такого успеха, недосягаемого для апокалиптической литературы на Западе, но главной причиной следует считать способность новейшей рус-ской литературы соединять глубоко личное с общественно значимым, тогда как новейшая западная литература полностью утратила все точки сопри-косновения с общественностью.

        Существует ли подлинно новейшая русская литература, которая не испытала бы влияния русской революции? С таким же правом можно спросить, существует ли римская литература послеимператорского периода, избег-нувшая влияния римской империи. Хотя только недавние исследования рас-крыли внутреннюю связь между английской литературой елизаветинского пе-риода и монархией Тюдоров, связи между классической французской лите-ратурой и французской монархией, немецкой литературой и неустойчи-вым и противоречивым политическим устройством Германии всегда явно про-слеживались. Только в новейшую эпоху западная литература стала аполи-тичной, и сейчас на Западе духовное творчество и широкая обществен-ность крайне разобщены. Эта разобщенность выражается в забвении хри-стианской традиции, по крайней мере, ее внешних форм проявления. Новей-шее западное творчество, по видимости, находится только в отрицательном отношении к своей собственной истории и к своему обществу. Полностью обратное происходило в России, где советское руководство вынуждено было относиться к творчеству русских писателей как к серьезной угрозе, что просто невероятно для западного либерального правительства. Зако-номерно, что нигилистическое творчество в России имело огромное общест-венное влияние, совершенно невероятное для Запада, по крайней мере, в такой открытой форме. Это объясняется тем, что в России оно имело подлинно русский характер и было неотделимо от национального и общест-венного самосознания, что совершенно невозможно в новейшем западном мире.
Из этого не следует, что новейшее западное творчество не сыграло свою роль в наступлении эсхатологического конца Запада, но это влияние ос-талось незамеченным для общества. Хотя западный мир XX в. был таким же нигилистическим, как и Россия, этот нигилизм не проявился открыто в обще-ственной жизни Запада, если исключить фашизм, тогда как в России ниги-лизм проявился всесторонним образом. В начале нашего века после откры-тия апокалиптической основы первоначального христианства было общепри-нято среди теологов проводить строгое различие между эсхатологией и апока-липсисом; апокалиптическая мысль рассматривалась как мифическая, а эсха-тологическая - как немифическая, "экзистенциальная". Когда экзистенциализм сошел со сцены, это разделение перестали употреблять, и хотя лишь немно-гие теологи сейчас отрицают апокалиптическую основу первоначального хри-стианства, практически все теологическое сообщество продолжает отрицать апокалиптическую сущность христианства. Подобное положение существует и в области исторических исследований: хотя почти все серьезные мысли-тели признают, что мы утратили или бесследно утрачиваем подлинную ос-нову нашей истории и таким образом переживаем своего рода апокалипсис, лишь немногие могут решиться признать реальность апокалиптического мира или, по крайней мере, допустить возможность существования такого мира. В противоречии с такими взглядами Россия XX в. представляет собой апока-липтическое движение и апокалиптический мир, и, если только мы не считаем возможным вычеркнуть из истории советский период и русскую мысль и рус-ское творчество, неотделимые от этого периода, тогда отрицание реальности апокалипсиса в нашем мире будет равнозначно отрицанию самой исторической действительности.
Это отрицание отвергли бы и Ницше, и Августин, так как они оба тре-бовали принимать и даже желать каждое историческое событие. Августин радо-стно приветст-вовал конец языческого мира, а Ницше - конец западного мира, при этом они оба осознавали неизбежность окончания этих миров и смотрели на это как на абсолютно искупающее событие. Хотя бы в этом Ницше может быть признан августинианцем, но, кроме этого, явно августинианскими являются представления Ницше о бездонных глубинах абсолютной вины и самомучительства, об абсолютном отрицании, которому мы подвергаем самих себя и которое может быть исчерпано только после полного преобразования нашего "я", нашей сущности. Для Ницше и Августина это исчерпание отрицания заключается в абсолютном разрушении человеческой личности и име-нуемого центра. Вечное Возращение и божественное провидение ведут к такому разрушению, преобразующему наше бессилие или зло в абсолютную благодать или радость. Наступление эсхатологического или апокалиптического конца абсолютно необходимо для искупления, как по Августину, так и по Ницше, и даже если они считали, что подавляющее большинство людей осуждено на вечную смерть во "всеоб-щей погибели"; это осуждение связано исключительно с тем, что люди отрицают Бога или Волю к Власти, ибо это бегство от апокалиптического суда как апокалиптиче-ского искупления. Мировоззрения Августина и Ницше стали возможными только благодаря концу тех миров, к которым принадлежали эти мыслители, окончание этих миров было апокалиптическим концом и тем самым аб-солютно искупительным событием.

        Вряд ли возможно отрицать, что Россия пережила исторический апокалипсис, вопрос состоит в том, действительно ли это был апокалиптический, искупительный апокалипсис? Может показаться самонадеянным со стороны нерусского задаваться таким вопросом, но, возможно, именно нерус-ский человек или тот, кого не коснулась, по крайней мере, явно русская рево-люция, только и может это сделать. Христианин считал конец Римской импе-рии и истории языческого мира следствием божественного суда, и нет никаких разумных доводов против того, чтобы считать конец западной истории таким же божественным судом. Если признать, что этот суд впервые полным и все-сторонним образом проявился в русской революции, тогда эта революция для христианина будет следствием божественной воли и не столько божьим судом над Россией, сколько над всей западной историей: Для христианина деяние Бога — это деяние благодати; истинный божий суд есть суд и искупле-ние одновременно, поскольку деяния Бога непостижимы, но не несправедли-вы, справедливость и любовь Бога неразделимы. Христианин должен при-нять каждое историческое событие как про-явление провидения. Бога, и для него провидение всегда искупление, даже если оно осуществляется в ходе исторических катаклизмов. Крушение Римской империи привело к полной победе католической церкви, и если христиане всегда рассматривали это собы-тие как действие божественной благодати, они должны быть готовы признать действием благодати и разрушение истории видимого христианского мира.

        Со времени Французской революции западно-христианский мир постоянно подвергался ожесточенным нападкам, и в это же время в западном мышлении становится реальным осознание смерти Бога, смерти, распростра-нившейся на все. образы и понимания Бога, известные Западу, и открывшей истинно новую, апокалиптическую историю Запада. Кульминацией этой ис-тории стала русская революция. В русской революции истинно западный ате-изм проявился в более чистой и всеобщей форме, чем на Западе; и одновре-менно приобрел истинно вселенский характер. Невозможно отрицать, что западный мир XX в. воплощает собой глубокий и всеохватный.атеизм, но только и советской России атеизм осуществился в своей обнаженной сущности, стал общественным официально санкционированным атеизмом» и только в Рос-сии и еще на Дальнем Востоке он привел к насильственному ниспровержению всех форм.  Нельзя ли установить прямое  соответствие между внешним прояв-лением атеизма в России и его внутренним наступлением на Западе? Не можем ли мы сказать, что русская революция является внешним, общественным воплощением новейшего атеизма, который своим воздействием извне и изнутри определяет сущность новейшей истории? Не воплощает ли собой русская рево-люция общественный и исторический нигилизм новейшей или :наиновейшей эпохи? Благодаря западной христианской эпической традиции мы можем увидеть в нашей истории неуклонное продвижение к всеобщей ночи: Джойс - это новый Данте, слепящий абсолютно чистый свет дантовского "Рая" при-сутствует сейчас  в виде абсолютного мрака джойсовских "Поминок по Финнегану".  Этот мрак олицетворяет апокалиптический хаос, предвещающий и воплощающий в себе действительное и активное апокалиптическое преобразование.

        B христианстве история и духовность соединяются теснее, чем в какой-либо иной религии. Христианский апокалипсис - это полностью исторический апокалипсис, в этом книга Откровения коренным образом отличается от иудейских апокалиптических писаний. Христианский апокалиптизм имеет исторический характер, и христианский эпос все теснее смыкается с историей по мере своего развития. Это историческое развитие одновременно является развитием апокалиптическим и нигилистическим, это наглядно проявилось в историческом и нигилистическом русском творчестве. Возмож-но, именно благодаря этому оно является полностью и открыто христиан-ским твор-чеством, возрождающим первоначальный христианский апока-липтизм и нигилизм. Этот нигилизм был верно воспринят Ницше как исто-рический источник нового нигилизма, связанного с признанием смерти Бога, того христианского Бога, который является основанием чувства мстительности и неприятия действительности человеком нашего времени. Превращение абсолютно трансцендентного христианского Бога высво-бождает чистую имманентность, экстатическую радость и принятие дей-ствительности Вечного Возвращения. Эта благая весть была услышана в новой России и преобразована в глубоко русском духе, что привело к воз-рождению христианского апокалиптизма и его проникновению в историю. Русская революция с присущим ей нигилизмом и апокалиптизмом явля-ется прямым следствием этого исторического преобразования, неотделимо-го от наступления конца старого мира.

        Русская революция разрушила не только старую Россию, но и глубинные основания самой западной истории. Начало этому разрушению было положено Французской революцией. Примечательно, что больше-вики считали русскую революцию продолжением и подлинным завершением Французской революции. Они очень боялись нового Наполеона, который был бы порожден силами самой революции и снова бы обратил револю-цию вспять. Эти большевистские представления о Наполеоне сильно на-поминают протестантский или радикально протестантский взгляд на ка-толическую церковь как на извращение исконного христианства, его рево-люционной сути и основы. В этом смысле большевики были радикальными протестантами, но очень быстро превратились в папистов контрреформа-ции. Ленин, которого можно назвать первым революционным папой, счи-тал себя новым Робеспьером и так же, как последний, был убежден в необ-ходимости революционного террора для защиты революции от сторон-ников старых порядков. Но Ленин выступил и в роли нового царя, кесаря в русском смысле. Этот кесарь в лице Сталина воплотил ранее неизвест-ный на Западе абсолютный авторитет, совершенно необходимый для пол-ного преобразования западной истории. Это преобразование произошло внешним образом в советской РОССИИ, на Западе же, если исключить фа-шизм, он выразился не столько во внешних событиях, сколько в духовном сдвиге, породившем совершенно новый тип творчества. Важной особен-ностью нового духовного мира была его полная изолированность и отстра-ненность от внешней действительности, он не имел непосредственных яв-ных связей с событиями общественной жизни. В отличие от новейшего русского творчества, даже романтизм на Западе был вытеснен новой музы-кой, новым изобразительным искусством и новой литературой. Если рус-скую революцию можно считать отрицанием и полным преоб-разованием истории западного мира, то новейшее западное творчество представляется отрицанием и преобразованием этого мира изнутри. Очевидно, что между двумя этими преобразованиями существует глубокая связь, они npeдставляют как бы два полюса, внешний и внутренний, конца западной истории. Эта глубокая связь ярче всего обна-руживается в присущем как России, так и Западу нигилизме. Ницше и многие другие мыслители счита-ли нигилизм следствием смерти Бога, нигилизм новейшей эпохи был бы невозможен без разрушения глубинных основ нашей истории. Все круп-ные мыслители признают это разрушение необратимым. Наши время и ис-тория не могут быть обращены вспять, точно так же невозможно уничто-жить последствия русской революции и наш особый новый внутренний мир.

        Представления о новейшем мире как воскрешенном мире прежних времен, очевидно, являются лишь фантазиями. Такие фантазии всегда соз-давались консервативными движениями нашей эпохи, но они так и не смогли подняться до подлинного образного или понятийного выражения. Русскую революцию нельзя просто так вычеркнуть из истории, и прежде всего потому, что она имела громадные исторические последствия как для России, так и для мира за пределами России. Русская революция охватила своим влиянием весь мир, и это влияние было таким же, если не более глу-боким, чем влияние Французской революции. Она породила нигилистиче-ский тоталитаризм, но она же выдвинула идеологию бедных и угнетен-ных, и эта утопическая, ненаучная идеология оказала мощное, очевидно, необратимое воздействие на весь мир. Все подлинные революции необра-тимы по своим последствиям, как показала и революция в науке, все после-дующие революционные перевороты сохраняют неразрывную преемствен-ность с исходной основой революции, что ясно видно на примере отноше-ния квантовой и классической физик. Еще в большей степени это справед-ливо применительно к революции в музыке, происшедшей в позднем средневековье, хотя музыка Нового времени пошла дальше в своем разви-тии, новая музыка не может вернуться к исходной основе старой музыки, преодоленной ранее. История может прийти к своему концу или прекра-тить исходное движение вперед, но она не способна обернуться вспять; по-вернуть к прошлому, так же, как осуществить такое будущее, которое бу-дет лишь возрождением прошлого.

        Протестантская вера в возможность возвращения библейского мира была чисто иллюзорной, если сейчас протестантская эра заканчивается, это не значит, что мы можем возвратиться к миру средневековья. Точно так же мы не можем вернуться к дореволюционному миру: монархия как таковая погибла, и с ней погибли все монархические и патриархальные ми-ры. Все политические революции Нового времени были направлены против монархии, аристократии, общественной иерархии вообще, и в этой борьбе Они достигли наибольших результатов. И Французская, и Русская револю-ции в своем движении пошли гораздо дальше, чем предполагалось вначале, что и вызвало крайнюю политическую реакцию. В настоящее время монар-хия и аристократия почти не сохранились, несмотря на то, что на протяжении десяти тысяч лет они были главной опорой политической, юридической и общественной власти. Триста лет новой истории перечеркнули сотни тысяч лет древней, начальной истории. Начало этому отрицанию древней истории было положено христианством. Христианство представляет собой подлин-ное отрицание древнего мира, выразившееся в чистом виде в христианском апокалиптизме. Этот апокалиптизм возрождается в революциях Нового времени. Апокалиптизм, возрожденный в русской революции, находится в неразрывной связи с апокалиптизмом английской и французской революций и с первоначальным христианством.

        Все официальные христианские власти, существовавшие после эпохи раннего христианства, боролись с апокалиптизмом; Борьба против апокалиптической веры и апокалиптического Христа постоянно  возобновля-лась в истории  христианства, вдохновляя выступления против господствующе-го подлинно оппозиционного апокалиптического движения может служить радикальное движение францисканцев, в поддержку которого высказывался Данте в "Рае» и в той части комедии, где история Христа раскрывается че-рез историю святого Франциска. Движение радикальных последователей Франциска было одним из тех апокалиптических радикальных движений средневековья; которые впервые в истории воздали хвалу бедности, считая, что неимущие уподобляются Христу. Идея бедности мистически выражена у Мейстера Экхарта и его последователей. Мистика утверждает, что, человек как Божие творение – ничто сам по себе, но именно в этом ничтожестве, в состоянии бедности творение полностью соединяется с Богом. Соответст-венно в ничтожестве человека заключается :чистое отсутствие бытия (pu-ritas essendi). Это ничто не просто меньшее,  чем бытие, а, скорее, лежит вне бытия. Нахождение вне пределов бытия, осуществляющееся в состоя-нии крайней бедности, бедности действительного самоуничижения приво-дит к возрождению Бога в душе: «Он рождает не только меня, Своего Cына, но Он рождает и меня в качестве  Себя, и Себя в качестве меня, и меня в ка-честве своего бытия и Своей природы». Экхартовское «Я», которым должен стать Бог, должно также стать «Я» Бога, но это возможно только тогда, когда "я" нет, когда "я'' действительно ничтожен и благодаря этому действительно един со Страданиями и Ничтожеством  Бога.

        В этих страданиях и ничтожестве раскрывается апокалиптический Христос, полностью противоположный Космократору или Христу во Славе; Христос, который действительно нищ и одинок, и тело которого - страдающее человечество. Блок познал апокалиптического Христа, идущим во главе русской революции, возродив в этом образе Христа Дос-тоевского, истинно русского Христа. Апокалиптический Христос одновре-менно является нигилистическим Христом. Через Христа познал нигилизм Достоевский, как показывает образ Кириллова, уподобленный Христу, че-рез Христа познала нигилизм и Россия. Этот нигилизм воплотился  в раз-рушительных общественных действиях в самой Европе и наиболее полно осуществился в русской революции. Русская революция является заверше-нием, европейской и западной истории вообще и одновременно чистым от-рицанием этой истории в целом, первым открытым и сознательным отри-цанием западной истории. Наш вопрос заключается в следующем: возможно ли подвергнуть действительному отрицанию это отрицание так, чтобы при этом не утверждалось и осуществлялось само первоначальное отрица-ние? Иначе говоря, если русская революция вообще может быть преодо-лена, может ли она быть преодолена без сохранения ее первоначальной ос-новы?
Очевидно, что этот вопрос высказан в гегелевских терминах, однако гегелевское диалектическое понимание чистого отрицания представляет со-бой философское восприятие христианского апокалиптического отрица-ния. Последнее включает в себя христианское понимание отношений меж-ду Старым и Новым Заветом, прежним и новым заветами Бога людям, а также христианскую апокалиптическую трактовку истории. Гегель, будучи христианским и диалектическим мыслителем, утверждал, что конец истории произошел в его современности. Он изгнал из подлинного мышления всякую таинственность на том основании, что все в целом уже осуществилось в настоящем. Гегель был и всегда оставался глубоко апокалиптическим мыслителем, и хотя апокалиптическое мышление отсутствует в "Философии права», оно господствует в остальных его работах и является первейшим ос-нованием его «Лекций по философии истории», которые он завершает ут-верждением, что наше время и наш мир образуют последнюю стадию исто-рии. Гегелевское мышление особенно глубоко отразилось в России, русские мыслители познали апокалиптическую основу истории так глубоко, как в Европе она стала известна только начиная с Ницше. (Советский философский марксизм, в сущности, марксизм не гегелевский, а поэтому и немар-ксистский, даже антимарксистский марксизм, ибо он отрицает свое апока-липтическое основание. Но русский марксизм, который привел к русской ре-волюции, является апокалиптическим марксизмом, прежде всего в стрем-лении к революции, так как это стремление представляет стремление к окончанию самой истории.

        Русская революция превратила Россию и Советский Союз в историческое кладбище, а во времена сталинизма в кладбище в буквальном смыс-ле, и тем самым окончила нашу историю. Возникает вопрос: может ли быть исторически преодолено и это совершившееся насилие? Может ли оно быть преодолено таким окончанием истории, которое было бы еще основательней, чем русская революция, и не происходит ли это окончание в настоящее вре-мя? Если допустить это, то русский апокалипсис предстанет как мировой апо-калипсис, который русские мыслители, возможно, прежде всего благодаря зна-нию Христа провидчески усмотрели в своей истории. Официальные власти русской Церкви отвергли апокалиптического Христа, и это отрицание присуще всей истории Церкви, именно с него начинается то, что мы знаем в истории как Церковь. Апокалиптический христианин послеапостольского периода все-гда знал, что Церковь не является Церковью Нового Завета; истинность этого убеждения сейчас полностью доказана историческими исследованиями. Нельзя ли сказать, что апокалиптическая Церковь возродилась в русской ре-волюции, а в настоящее время и во всем мире? Апокалиптическая Церковь не-избежно вступает в противоборство с историей, о чем совершенно ясно свиде-тельствуют подлинные послания Павла и Книга Откровения Иоанна, а также слова и деяния Христа, о которых упоминается в Евангелиях, вышедших из апостольской Церкви. Точно так же израильские пророки восставали против истории, и в первую очередь против священной основы собственного народа или Израиля эпохи до исхода. Движение пророков возродилось в апокалиптиз-ме, апокалиптизм Нового Завета возродился в средневековом апокалиптизме и апокалиптизме Нового Времени; Израиль эпохи до исхода принадлежит доапока-липтической истории, и эта история должна погибнуть в апокалипсисе.

        Когда мир приходит к концу, это окончание включает в себя все, что мы знаем как историю. Как древний мир закончился с приходом христианства, по крайней мере закончился в своем глубочайшем основании, так и это окончание, происходящее в нашем мире, является завершением нашей глубо-чайшей основы. Примечательно, что полное наступление современной эпохи начинается с осознания и осуществления в действительности смерти Бога. Только в 1793 г. мы смогли увидеть воочию эту смерть, которая изображе-на в блейковской "Америке", со временем разгара дехристианизации, кото-рую осуществляли революционные отряды во Франции в приходя-щемся на осень и зиму 1793 г. совпадает и переворот в общественном порядке, одно-временно провозглашаются смерть Бога и рождение общества равенства. Ре-волю-ционные отряды возродились во время русской Революции, но за время, прошедшее между 1793 и 1917 гг., в западной истории полностью осущест-вилась смерть Бога, которая была бы незавершенной без русской революции и которая, в свою очередь, сделала возможным действительное осуществле-ние русского апокалипсиса. Русский апокалипсис - это первое законченное воплощение смерти Бога как конца истории, и если это окончание апокалип-тическое, оно и нигилистическое, неизбежно нигилисти-ческое, именно потому, что это действительное проявление смерти Бога. Святая Русь стала нигилистической Россией в 1917 г. или уже в 1905. Русский апокалиптический нигилизм лишь в 1917 г. полностью преобразил великую нацию и воплотился общест-венным образом в истории, и это воплощение было воплощением смерти Бога. Советский Союз был не только первым нигилистическим государством, его строительство коммунизма было строительством совершенного атеизма, и даже если Советский Союз достиг только стадии социализма, не коммунизма, этот социализм из-за своей апокалиптической цели был с необходимостью и атеизмом.

        Апокалиптическая цель неотделима от атеистической цели, это прекрасно знал Ницше, но уже в блейковском творчестве апокалиптический теизм полностью присутствует, равно как и в гегелевской философской системе. Только благодаря гегелевской системе стал возможен диалектический мате-риализм. Русская революция, таким образом, является конечным итогом за-падного мышления и творчества. Этот, итог не мог осуществиться в Европе или Америке, но стал возможным в апокалиптической России именно, благо-даря её "отсталости"  (что сближает её  с Китаем). Такую истину даже Ленину было трудно принять, Троцкий никогда не признавал ее, но Сталин в своей политике воплотил эту истину; бывший семинарист осуществил свое священ-ное призвание, для него революция в одной стране стала прологом к миро-вому апокалипсису. Хотя все произошло не так, как представляли себе ста-линисты, мировой апокалипсис, тем не менее, вполне возможно наступил. Если  это так, то мировой апокалипсис стал возможен благодаря русскому апокалипсису и благодаря новому русскому творчеству, которое не только приняло русскую революцию, но и пророчески предвидело ее как неизбеж-ное и необходимое событие. Революция - это пришествие Антихриста, но апо-калиптический Антихрист неотделим от Христа, он является предшественни-ком торжества Христа, и поэтому верующие в апокалипсис всегда ожидали пришествия Антихриста. С точки зрения апокалиптической веры Христос не отсутствует во время царства Антихриста, а наоборот, присутствует в сломлен-ном и страдающем человечестве, которое ожидает воскресения в грубой дейст-вительности плоти.

        И тем не менее, царство Антихриста наступает при полном отсутствии Бога, которое мы знаем как  смерть Бога, это отсутствие необходимо для истинного исполнения апокалипсиса, так как апокалипсис торжествует только в. действительном и деятельном продвижении в глубочайшие бездны мрака. Святой Иоанн Креститель знал, что ночная тьма души со-вершенно необходима для осуществления истинного соединения с богом, и апокалиптизм также утверждает абсолютную тьму, неотделимую от аб-солютного света, осуществление которой в конечном итоге есть осуще-ствление этого света. Соответственно осуществление смерти Бога как христианское и апокалиптическое движение неотделимы от осуществления самого апокалипсиса, наша история сейчас настолько апокалиптична, насколько она осуществляется через смерть Бога. Нигде так откровенно не проявилась эта смерть, как в русской революции, и поэтому эта революция, как русский апокалипсис, является и мировым апокалипсисом, хотя бы для его полного осуществления понадобились еще века. Средневековый апо-калиптизм знал эту историю апокалипсиса и экстатически воплотил ее в "Божественной Комедии", и если признано, что "Потерянный Рай" Миль-тона, "Мильтон" и, "Иерусалим" Блейка возрождают эту историю, то можно утверждать, что она в такой же мере возрождается и в новой, русской поэзии и апокалиптическом, глубоко русском мировосприятии, благодаря которым эта история воплотилась в совершенном историческом и мировом движении, ибо оно произошло не только в жизни русских и всех со-ветских людей, но и явилось поворотным рубежом во всемирной истории. Этот нигилистический и апокалиптический рубеж перевернул порядок ми-ра вверх ногами. Подобный переворот был целью и Английской и Француз-ской революций, но эта цель была достигнута лишь частично, тогда как в русской революции частное историческое движение гораздо ближе подо-шло к осуществлению этой мировой цели. Это заставляет нас задуматься над тем, возможно ли исторически преодолеть это движение? Без сомне-ния, оно не может быть вычеркнуто из исторической памяти или из дейст-вительности нашей истории, из истории XX в., положившей начало уни-версальной истории. Если наша история сейчас действительно универсаль-на, то только вследствие русской революции. Хотя это был частичный про-рыв к универсальной истории, этот прорыв был полностью выявившимся и общественным событием, даже с этой внешней стороны русская револю-ция, безусловно, необратима. Христианин верит, что прорыв к универсаль-ной истории начался с пришествием христианства. Это пришествие было возобновлено в русском апокалипсисе как истинно универсальном апока-липсисе, апокалипсисе действительно воплощенном в мире в целом. Не должны ли все христиане вместе с Блоком увидеть Христа не просто как символ, но и как соучастника русской революции? Тогда это было бы признанием того, что русская революция является истинно апокалиптиче-ской и вследствие этого христианской рево-люцией, что эта революция яв-ляется не только произведением нашей истории, но и искупительным за-вершением ее в действительном воплощении новой и универсальной чело-вечности.

        Если Запад и выиграл холодную войну, то Россия, возможно, выиграла "горячую", апокалиптическую войну, победа в которой означает конец ис-тории, или конец западной истории и полное наступление универсальной ис-тории. Наступление универ-сальной истории может рассматриваться как апокалиптическое окончание, окончание не только движения истории вперед, но и всего, что известно в истории как человеческая действительность. Зна-чительнейший символический образ этого апокалиптического окончания - Христос, сошедший в ад. Святая Русь знала этого Христа лучше, чем другие народы, и поэтому русский апокалипсис - это христианский апокалипсис, даже тогда, когда воплощает собой ад. Западные мыслители и провидцы от Августина, Данте, Мильтона до Блейка, Ницше и Джойса узнали этот ад так, как он отразился в христианском Писании и нигде более, и этот ад не-отделим от христианского рая или Нового Иерусалима. Если русский апока-липсис - это воплощенный ад, то это еще не значит, что он не воплощает и христианский рай, христианского Христа. И если сейчас мы действительно можем знать нигилистического Христа, то мы можем знать и апокалиптиче-ского Христа, ибо апокалиптический Христос воплощает собой конец мира как абсолютное искупительное событие.

Примечания:

  1. См.: Блок А. Собр.соч. в 8-ми тт. М.,1960. Т.7С.329-330. – прим.пер.
  2.Hackel S. The poet and the revolution: Aleksandr Blok’s “The Twelve”. Oxford,1975.
  3.Cм.: Pyman A.The Life of Aleksandr Blok.Oxford, 1980.
  4.Цитата из стихотворения Блока "Вот он - Христос - в цепях и розах..." - прим. пер.
  5.См. Altizer TJJ. Genesis and Apocalypse. Louisville, 1991. Ch. IX.
  6.См.: Августин Аврелий. Энхиридион, XCVI.
  7.См.: Ницше Ф. Так говорил Заратустра. III ч. "Выздоравливающий.
  8.Ницше Ф. Так говорил Заратустра. IV ч. Песнь опьянения. (Цит. по: Ницше Ф. Так говорил Заратустра. М.,1990. С.280 – прим.пер.)
  9.Августин Аврелий. О граде Божием. V,21.
  10.Августин Аврелий. О граде Божием. XIV,11.
  11.Там же.
 

Hosted by uCoz